Извозчик осадил лошадь у мрачного здания.
В воротах, гудевших звоном железа, Корт и Куковеров столкнулись с начальником Допра.
— Товарищ Корт…
Начальник Допра скосил глаза на Куковерова. Корт поймал его взгляд.
— Познакомьтесь… Товарищ Куковеров, мой новый следователь.
— Очень рад!
Куковеров на секунду задержал в своей руке жесткую и холодную, как дверная щеколда, ладонь начальника Допра.
— Нам по спешному, — озабоченно заявил Корт, — пожалуйста, проведите нас к подследственной заключенной по прозвищу Ленка-Вздох…
— Ого! Должно быть, важная птица, — многозначительно проговорил начальник, — следователи, можно сказать, заявляются к ней пачками…
— Простите, как вы сказали?
— Вот сейчас только к Ленке-Вздох прошел следователь…
— Следователь?..
Корт и Куковеров переглянулись.
— Проведите нас немедленно туда!
— По-моему, это… тот самый Горбачев, — задыхаясь, прошептал Корт Куковерову…
— Увидим… сейчас увидим…
Они вбежали в коридор; их встретил женский крик, глухо раздававшийся где-то в переплетах коридора.
— Но-но! Не дури! — прикрикнул далекий часовой, и эхо раскрошило слова, точно со всех концов все часовые в один голос сказали: — «Но-но! не дури!»
Куковеров толкнул Корта к стенке, почти беззвучно, на ципочках побежал вперед и скрылся за поворотом.
…Человек с портфелем вздрогнул, услыхав крик Ленки.
— А-а! Ч-чорт! — заторопилась…
Съежившись, он юркнул в сторону, и вдруг перед ним мелькнуло лицо Куковерова.
Человек с портфелем, перехватив дыхание, прилип к стене, Куковеров торопливо оглянулся…
— Бежим! Там заперто, — прошипел он в лицо незнакомцу, — живо!
Человек с портфелем облегченно вздохнул:
— Уф! А я думал, вы — настоящий!..
Оба бесшумно побежали.
— Где журналист? — шепнул незнакомец Куковерову…
— Берлога?! — Куковеров искусно щелкнул пальцами. Это было похоже не то на поворот ключа, не то на выстрел револьвера.
Тридцать, сорок, пятьдесят шагов.
Каменная лесенка уходила вниз. Из-под двери выбивалась полоска света.
До лесенки пять, три, одна сажень… Вдруг Куковеров пружинится и, мгновенно выбросив вперед правую ногу, туго толкает опередившего его незнакомца каблуком в спину.
Куковеров.
— Корт, скорее! Я держу его! Держу! — кричит он.
Но его крик тонет в отчаянном, страшном призыве недвижных стен:
— Спасите! Отоприте!! Горим!
Однако, Корт уже стоит рядом с Куковеровым В его руке наган.
— Пустите, Куковеров, теперь я не промажу!..
Куковеров сполз с своего противника. Тот мешковато перевалился на бок.
— Ладно, ладно вы его… Этот «следователь» может нам очень пригодиться, — нехотя сказал Куковеров, отводя в сторону руку Корта.
Они вгляделись в незнакомца. Он лежал, уронив спутанные клочья волос на ступеньку. И из-под них, освещенная полоской света, медленно ползла пенистая беловато-розовая струйка.
Выписка из протокола:
«…При убитом неизвестном не обнаружено ничего, кроме пустого черного шагреневого портфеля. Предполагавшееся ранее тождество убитого с лицом, назвавшим себя Горбачевым и скрывшимся, не могло быть установлено. Тело помещено в мертвецкую при тюремной больнице…
«…Подследственная Елена Авдеевна Тычкина, но прозвищу Ленка-Вздох, скончалась от тяжких ожогов всего тела. В камере сгорела обстановка и обуглилась дверь. На железной кровати обнаружена закопченная плоская асбестовая коробка, в числе личных вещей заключенной, дотоле не значившаяся…
«…Подследственные Андрей Варнавин и Лука Иванович Иванов, по прозвищу Петька-Козырь, во время имевшего место пожара, скрылись в неизвестном направлении».
Придя к Струку, Куковеров был удивлен тем, что его встретил не тупой и, как известно, затейливо расчесанный парень, а дрожащий и согбенный управляющий, господин бывший барон Менгден. Господин бывший барон помог Куковерову снять пальто.
— На службу, Борис Самойлович? — шопотком спросил Менгден.
— Да. А что?
— Хе-хе-хе!.. Не реквизирую ли я у вас две-три минуточки на одно чрезвычайно бодрящее развлечение? Мой бывший патрон…
— А кто ваш бывший патрон?
Менгден отвел глаза в сторону.
— Злые языки говорят, что я… кхе! кхе!.. креатура бывшего посла Бахметьева. На самом деле — я протеже генерала Лебаб.
— Генерал Лебаб?
— Вы его не знаете? О, это известный гебраист. Правда, — Менгден понизил голос, — он начал с пустяков… с маленьких соляных спекуляций. Потом поймал судьбу за хвост, прошел в генералы и стал гебраистом…
— А вы что при нем делали?
— Я? Разве вы не знаете — я же гомеопат. Мой генерал с детства страдал зеленой отрыжкой… До крика…
— К чему вы это ведете? — спросил Куковеров.
— Кхе-кхе! Мой бывший патрон собирал открыточки, и когда… я хочу показать…
— Что? Открыточки? — крикнул Куковеров. — Сами смотрите ваши открыточки!
Менгден захлопал глазами и присел.
Куковеров помчался в свою рабочую комнату.
— Monsieur Куковеров, — окликнула его лиловая княгиня. — Я прочитала в газете сенсационную вещь: ее высочество потеряла на балу свой бриллиантовый аграф.
— Какое высочество? — мрачно спросил он.
— Ее высочество.
— Ее?
— Да, потеряла аграф… какой ужас!
— Действительно, ужас, — откидывая со лба слипшиеся волосы, пробормотал Куковеров. — Где же вы это прочли?
Лиловые букли княгини Абамелек-Лазаревой обиженно тряхнулись.
— В газете, я же говорю — в газете!
— Если я не ошибаюсь, это — «Новое Время»? Прошу почтительно извинить меня, но у вас газета 1914 года.
— У всякой порядочной газеты дата проставлена старым стилем.
— Что??
— Я говорю, старым стилем. 1914 год, по старому стилю, 1927 год — по новому. Что же тут не понять-то, государь мой?
Княгиня вытащила из ридикюля коробочку мятных лепешек и предложила лакомство Куковерову.
Он поклонился и прошел в свой кабинет.
— Какой идиот доставил Струку таких безнадежных кретинов? Неужели для отвода глаз? И что это за ахинея с Бахметьевым и Лебабом? Впрочем…
— Что бы это могло означать? Слежка прекращена? Или было недосуг? Если так, то…
Куковеров закрыл глаза и, как на экране, вспыхивая в крупных планах молниеносного монтажа, перед ним замелькали лица обитателей струковского дома. Выплыло обрюзгшее лицо Струка, на мгновение повисли лиловые букли княгини Абамелек-Лазаревой, похотливо захихикал барон Менгден, проволочился неуклюжий и, как известно, затейливо расчесанный парень, вопросительным знаком мелькнула мисс Элита, и вот — разом освобождаясь от сомнений, точно зная, какую карту вытащить из колоды, Куковеров подводит итог и делает резкое резюме.
— Это парень!
Парня нет… беспорядка нет… барон Менгден — в швейцарах… кончено…
— Это парень!
Берлога вскочил и осмотрелся.
Герой, если он вообще герой — лапидарен и смел. Каждый его шаг — событие, каждое слово — тезис.
Куда итти? Погибла целая ночь. Вырвавшись из коттеджа и побежав в город, Берлога в изнеможении упал на песок и проспал до утра. Нельзя было терять ни минуты.
— хороший рулевой.
Резолюция: в квартиру Мигунова, милого Варвария Мигунова! К огнедышащей, роскошной Ефросинии!..
Ефросинья! Этот опыт, откованный на шестке, это олицетворение соусов и маринадов! Она стоит, прислонившись к косяку, и с умилением смотрит, как исчезают в пасти Берлоги жирные куски бифштекса. Она решается заговорить, когда вздох облегчения вылетает из потрудившейся глотки Берлоги.
— А вас тут с полчаса назад барышня какая-то спрашивала…
— Что же вы мне раньше не сказали? — взревел Берлога. — Где она?
— Хорошо, что не сказала! Убегли бы голодешенок, а ведь…
— Где-е она-а!
— Барышня-то? Славная, можно сказать, барышня; из теперешних. Поговорила, значит, о вас и притти наказывала…
— Притти? Куда?
— Да в это самое, как его? Бюльве, что ли, гостиница, в 23 номер, как будто…
Портье гостиницы Бельвю не успел открыть рта, чтобы предложить этому дикому человеку снять его невозможное клетчатое пальто и вытереть ноги.
Берлога взлетел по лестнице в бельэтаж, скользнул по голубой дорожке коридора, в каком-то тумане нажал ручку двери № 23, забыв даже постучать, и разом провалился в комнату, в два ярких окна, в насмешливо-сияющие глаза… мисс Элиты Струк, в просторечьи Дины Каменецкой, кино-актрисы, личной секретарши и внучки таинственного Струка.
— Добрый день, Берлога! — тихо сказала женщина и спрыгнула с дивана навстречу оторопевшему журналисту. Он неловко пожал ей руку.
······························
— Итак, я не могла дольше выносить. Роль содержанки была мне отвратительна. Я бежала от наших режиссеров и попала через Менгдена к Струку. Я сумела прибрать его к рукам, но это было не то: он оставался сильнее меня. Он мог запереть меня, мог заморить голодом. Впрочем, он не мог решиться на одно — выгнать меня. Я уже была ему опасна. Мы согласились на вооруженный мир, при чем я каждый час боялась за свою жизнь: им нужно было избавиться от меня, и они сделали такую попытку, послав меня на границу, якобы ждать там какого-то человека. Моим побуждением было выполнить поручение Струка, но — в вашу пользу, то-есть вернуться к вам. Перед отъездом меня решили проверить. Заметьте: никаких личных объяснений, — я не знаю, кто мной руководит. Обычно я получала приказания по почте или по телефону. Испытанием для меня были вы, — лишение вас свободы. Утром я получила письменный приказ, днем — разговор по телефону, — меня провоцируют…
— Я знаю этот разговор, — коротко сказал Берлога.
— Знаете? Тем лучше. Ну вот. Я посадила вас в сумасшедший дом и сама уехала. За свое возвращение я выговорила вашу жизнь.
— Да, но у меня ее хотели отобрать, — вставил Берлога.
— Нет сомнения. Под Минском было совершено нападение на дилижанс, выехавший незадолго до меня. Была убита девушка… страшно на меня похожая, я видела ее… то-есть… убитую, и немедленно бежала. Я поняла характер моей командировки.
— Вы врете, — грубо сказал Берлога и заходил по комнате. — Что за совпадение? Я ни секунды не верю в «убитую, страшно на меня похожую девушку»!! Никаких случайностей! Вы! Вот в чем вопрос! Кто вы сами? Авантюристка? Преступница? Психопатка? Сфинкс?
Элита съежилась и внезапно жалобно, как обиженный ребенок, заплакала.
— Берлога!.. Берло-женька!!! Да я и есть та самая убитая девушка, я только… чуть-чуть передернула!
— Что за чорт! Вы считаете меня ду-ра-ком? Н-ну, знаете…
Элита быстро встала и расстегнула платье на своем узеньком плече. Повернувшись к Берлоге, она показала ему длинный, чуть зарубцевавшийся шрам на левой лопатке.
— Думаете… мне приятно показывать эту гадость?.. — проговорила она через силу.
— Что это? Кто? — забормотал Берлога, вспыхнув и потянувшись к Элите, точно желая закрыть чем-нибудь ее плечо.
— Берлога, — грустно сказала Элита, — я знаю, что не могу рассчитывать на ваше доверие. Может быть, вам надо… ощупать этот безобразный рубец? Пожалуйста! Боже мой! Делайте, что хотите, я умоляю вас! — голос ее сорвался и перешел в отрывистый шопот, — делайте, что хотите, но я больше не могу! Я прошу вас! Берлога! Меня погубят, меня убьют, Берлога!.. Я сама наделала ошибок. Но я не виновата, Берлога. Эти противные лапы, которые тянулись за мной, за моей душой, за моим… Я сопротивлялась, меня запугивали, меня гнали, и, под конец, как негодной собаке, как опасной, строптивой твари — нож в спину!.. Берлога!..
Дина Каменецкая приближается к журналисту, кладет ему на плечи свои руки, заглядывает в глаза.
— Берлога! Мой славный, рыжий, веснущатый грубиян! Разве я не сдала всех своих преступных позиций? Разве…
Этот сухой блок-нот, эта черная вездесущая автоматическая ручка в клетчатом пальто, репортер, газетчик — разве он видел, слышал, переживал что-либо подобное?! Он чуть подался вперед и своими жесткими губами встретил пахучие, жирные от помады губы Элиты.
Тоска! Печаль! На этом месте никак нельзя замкнуть кольцо лирической американской диафрагмы… Голос скрипучий и резкий, как горящая букса, рвет сладкую концовку:
— Нет, гражданка! Вы еще не сдали всех своих преступных позиций.
В дверях стоял Куковеров.
— Вы с ума сошли!
— У кого что болит, тот про то и говорит, Берлога.
— Вы — дурак!
— А вы — арестованы!
Вот приходо-расходная ведомость. Арестованная Дина Каменецкая, она же Элита, тщательно изолирована в камере Допра. Камера заботливо обита асбестовым картоном.
Берлога реабилитирован. Советы и пожелания серьезного Куковерова вынудили его законсервировать внезапную, как златогорские пожары, страсть к бедной Элите. Установлен регламент его свидания с Диной. Профилактический метод…
Затем открылись и сошли в окончательный расход два лица:
Первое —
Второе —
Уединенный дом, в котором являл свою силу Берлога, был заботливо оцеплен милицией. Со всяческими предосторожностями прошли в кабинет. Медленно откидывается сидение дивана, и Куковеров видит труп похожего на себя человека. Грим, вероятно, стерся с его лица во время борьбы с Берлогой. Куковеров с секунду всматривается в лицо трупа, потом неторопливо сдирает ненужные более усы с губы мертвеца, и новое, несомненное сходство проступает полностью.
Затейливо расчесанный парень, простофиля и шляпа — швейцар и дворник Струковского особняка!
Враг хитрый, ловкий, организованный, начинал сдавать свои позиции. Но — как жалко! — мертвые молчат, мертвые всегда молчат.
— человека, с которым он не так давно мчался в автомобиле. Счет сведен.
Да, счет сведен, но не пора ли увеличивать итоги? Ведь дело № 1057 спрятано где-то Ленкой? Почему погибла она? Не дикий ли бред — эта история с бабочками? Где Горбачев? Фальшивый ли, настоящий — где он? Где оба Горбачева, наконец? Где человек с бородавкой и шрамом на мочке уха?
Где, где они?!
Константин ФЕДИН
Примечание:
–1977) — русский писатель, общественный деятель, академик АН СССР (1956), член-корреспондент Германской академии искусств (1958). Сборник «Пустырь» (1923); повести «Анна Тимофевна» (1923), «Мужики» (1926), «Трансвааль» (1927), «Я был актером» (1937) и др.; романы «Города и годы» (1924), «Братья» (1928), «Похищение Европы» (1935), «Санаторий Арктур» (1940), «Первые радости» (1945), «Необыкновенное лето» (1948), «Костёр» (1961–1965, неоконч.); книга воспоминаний «Вечные спутники».