XIX
Между тем почти все разошлись, немногие оставшиеся советовались о чем-то по сторонам, вдалеке от покинутого стола. Несколько раз пробегающие взад и вперед слуги были задержаны жестами одиноких групп и беспомощно разводили руками или же давали знать пожатием плеч, что происшествия этого вечера для них совершенно темны. Вокруг тревожной пустоты разлетевшегося в прах торжества без восхищения и внимания сверкали из-за черных колонн покинутые чудеса золотой цепи. Никто более не входил сюда. Я встал и вышел. Когда я проходил третью по счету залу, замечая иногда удаляющуюся тень или слыша далеко от себя звуки шагов, -- дорогу пересек Поп. Увидев меня, он встрепенулся.
-- Где же вы?! -- сказал Поп -- Я вас ищу. Пойдемте со мной. Все кончилось очень плохо!
Я остановился в испуге, так что, спеша и опередив меня. Поп должен был вернуться.
-- Не так страшно, как вы думаете, но чертовски скверно. У него был припадок. Сейчас там все, и он захотел видеть вас. Я не знаю, что это значит. Но вы пойдете, не правда ли?
-- Побежим! -- вскричал я. -- Ну, ей, должно быть, здорово тяжело!
-- Он оправится, -- сказал Поп, идя быстрым шагом, но как будто топтался на месте -- так я торопился сам. -- Ему уже значительно лучше. Даже немного посмеялись. Знаете, он запустил болезнь и никому не пикнул об этом! Вначале я думал, что мы все виноваты. А вы как думаете?
-- Что же меня спрашивать? -- возразил я с обидой. -- Ведь я знаю менее всех!
-- Не очень виноваты, -- продолжал он, обходя мой ответ. -- В чем-то не виноваты, это я чувствую. Ах, -- как он радовался! Те! Это его спальня. Он постучал в замкнутую высокую дверь, и, когда собирался снова стучать, Эстамп открыл изнутри, немедленно отойдя и договаривая в сторону постели прерванную нашим появлением фразу -- "поэтому вы должны спать. Есть предел впечатлениям и усилиям. Вот пришел Санди".
Я увидел прежде всего сидящую у кровати Молли; Ганувер держал ее руку, лежа с высоко поднятой подушками головой. Рот его был полураскрыт, и он трудно дышал, говоря с остановками, негромким голосам, Между краев расстегнутой рубашки был виден грудной компресс.
В этой большой спальне было так хорошо, что вид больного не произвел на меня тяжелого впечатления. Лишь присмотревшись к его как бы озаренному тусклым светом лицу, я почувствовал скверное настроение минуты.
У другого конца кровати сидел, заложив ногу на ногу, Дюрок, дон Эстебан стоял посредине спальни. У стола доктор возился с лекарствами. Капитан Орсуна ходил из угла в угол, заложив за широкую спину обветренные, короткие руки. Молли была очень нервна, но улыбалась, когда я вошел.
-- Сандерсончик! -- сказала она, блеснув на момент живостью, которую не раздавило ничто. -- Такой был хорошенький в платочке! А теперь... Фу!.. Вы плакали? Она замахала на меня свободной рукой, потом поманила пальцем и убрала с соседнего стула газету.
-- Садитесь. Пустите мою руку, -- сказала она ласково Гануверу. -- Вот так! Сядем все чинно.
-- Ему надо спать, -- резко заявил доктор, значительно взглядывая на меня и других.
-- Пять минут, Джонсон! -- ответил Ганувер. -- Пришла одна живая душа, которая тоже, я думаю, не терпит одиночества. Санди, я тебя позвал, -- как знать, увидимся ли мы еще с тобой? -- позвал на пару дружеских слов. Ты видел весь этот кошмар?
-- Ни одно слово, сказанное там, -- произнес я в лучшем своем стиле потрясенного взрослого, -- не было так глубоко спрятано и запомнено, как в моем сердце.
-- Ну, ну! Ты очень хвастлив. Может быть и в моем также. Благодарю тебя, мальчик, ты мне тоже помог, хотя сам ты был, как птица, не знающая, где сядет завтра.
-- Ох, ох! -- сказала Молли. -- Ну как же он не знал? У него есть на руке такая надпись, -- хотя я и не видела, но слышала.
-- А вы?! -- вскричал я, задетый по наболевшему месту устами той, которая должна была пощадить меня в эту минуту. -- Можно подумать, -- как же, -- что вы очень древнего возраста! -- Испугавшись собственных слов, едва я удержался сказать лишнее, но мысленно повторял: "Девчонка! Девчонка!" Капитан остановился ходить, посмотрел на меня, щелкнул пальцами и грузно сел рядом.
-- Я ведь не спорю, -- сказала девушка, в то время как затихал смех, вызванный моей горячностью. -- А может быть, я и правда старше тебя!
-- Мы делаемся иногда моложе, иногда -- старше, -- сказал Дюрок. Он сидел в той же позе, как на "Эспаньоле", отставив ногу, откинувшись, слегка опустив голову, а локоть положа на спинку стула.
-- Я шел утром по береговому песку и услышал, как кто-то играет на рояле в доме, где я вас нашел, Молли. Точно так было семь лет тому назад, почти в той же обстановке. Я шел тогда к девушке, которой более нет в живых. Услышав эту мелодию, я остановился, закрыл глаза, заставил себя перенестись в прошлое и на шесть лет стал моложе.
Он задумался. Молли взглянула на него украдкой, потом, выпрямившись и улыбаясь, повернулась к Гануверу.
-- Вам очень больно? -- сказала она. -- Быть может, лучше, если я тоже уйду?
-- Конечно, нет, -- ответил он. -- Санди, Молли, которая тебя так сейчас обидела, была худым черномазым птенцом на тощих ногах всего только четыре года назад. У меня не было ни дома, ни ночлега. Я спал в брошенном бараке.
Девушка заволновалась и завертелась.
-- Ах, ах! -- вскричала она. -- Молчите, молчите! Я вас прошу. Остановите его! -- обратилась она к Эстампу.
-- Но я уже оканчиваю, -- сказал Ганувер, -- пусть меня разразит гром, если я умолчу об этом. Она подскакивала, напевала, заглядывала в щель барака дня три. Затем мне были просунуты в дыру в разное время: два яблока, старый передник с печеным картофелем и фунт хлеба. Потом я нашел цепь.
-- Я ничего, -- сказал я. -- Я слушаю.
Доктор прошел между нами, взяв руку Ганувера.
-- Еще минута воспоминаний, -- сказал он, -- тогда завтрашний день испорчен. Уйдите, прошу вас!
Дюрок хлопнул по колену рукой и встал. Все подошли к девушке -- веселой или грустной? -- трудно было понять, так тосковало, мгновенно освещаясь улыбкой или становясь внезапно рассеянным, ее подвижное лицо. Прощаясь, я сказал: "Молли, если я вам понадоблюсь, рассчитывайте на меня!.." -- и, не дожидаясь ответа, быстро выскочил первый, почти не помня, как холодная рука Ганувера стиснула мою крепким пожатием.
поговорить кое о чем, -- без нас и иначе, чем при нас.
-- Вы тоже ушли? -- сказал Джонсону Эстамп.
-- Такая минута, -- ответил доктор. -- Я держусь мнения, что врач должен иногда смотреть на свою задачу несколько шире закона, хотя бы это грозило осложнениями. Мы не всегда знаем, что важнее при некоторых обстоятельствах -- жизнь или смерть. Во всяком случае, ему пока хорошо.