Часть III
ГРИН О СЕБЕ
Александр Степанович не любил рассказывать о себе посторонним, да и близким рассказывал без большой охоты. И сам не расспрашивал. На редкие, правда, просьбы редакций журналов 33 «Моя биография — в моих книгах», говорил, что настоящий художник, по существу, является главным героем своих произведений. «Внешние наблюдения над разными людьми и случаями, — говорил он, — только помогают мне сконцентрировать и оформить впечатление от самого себя, увидеть разные стороны своей души, разные возможности. Я и Гарвей, и Гёз, и Эсборн — всё вместе. Со стороны на себя смотрю и вглубь и вширь. Только на самом себе я познаю мир человеческих чувств. И чем шире в писателе способность проникать через себя в сущность других людей, тем он талантливее и разнообразнее. Он как бы всевоплощающий актер. Мне лично довольно познать себя и женщину, любимую и любящую меня. Через них я вижу весь свой мир, темный и светлый, своп желания и действительность. И, какова бы она ни была, она вся выразилась в образах, мною созданных. Оттого я и говорю смело: в моих книгах — моя биография. Надо лишь уметь их прочесть».
«Бегущая по волнам» — один из самых автобиографических романов Грина. Это рассказ, в поэтических словах изображающий искания и находки Александра Степановича. Вступление о «Несбывшемся» — не личное ли звучит в нем?
Ребенком, прочтя «Молли и Нолли» Кота-Мурлыки (Вагнера), затосковал он о той любви, жажда которой потом всю жизнь сопровождала его. Вот как рассказывал он мне об этом: «Я не знаю, что со мною стало, когда я прочел эту сказку, я не понимал тогда ни слова «любовь», ни всего сопровождающего это слово, но детская душа моя затомилась, и теперь, переведя это на язык взрослых, я как бы сказал себе: «Хочу такого для себя!» Это был первый стук в душу моих мужских чувств. Потом я узнал о Коте-Мурлыке, об этом человеке с пестрой душой, сказавшем вовремя мне, ребенку, верное поэтическое слово. Это был первый цветок в венке событий, о которых я тогда не знал. Было мне лет восемь. Это было как слова Эгля для маленькой Ассоль. Я рос, жизнь била, трепала и мучила меня, а образ Молли не умирал и всё рос в моей душе, в моем понимании счастья».
И прелестные и дурные были на пути Грина. Биче Сениэль — итог этих встреч и исканий. Тут и юношеская Вера Аверкиева, и Екатерина Бибергаль, и Вера Павловна, и Мария Владиславовна 34, и Мария Сергеевна 35«тоска о Молли», алкоголь, так обостряющий и искажающий желаемые образы, вечное беспокойство и ошибки. Поиски души женщины, воплощенной в желаемый образ, поиски Дези — девушки с простым сердцем и верой в чудеса, творимые руками человечности. Такие девушки непопулярны, не привлекают взора ни блеском ума, ни изысканностью. Они умеют любить, верить, быть женой, другом.
ПСЕВДОНИМ
Александр Степанович жил в Петербурге. Писал первые рассказы из революционной жизни, которые потом составили сборник «Шапка-невидимка». Когда Измайлов, у которого должен был печататься один из первых рассказов Грина «Апельсины», спросил его, как он будет подписываться своей фамилией (Мальгинов) или псевдонимом, Александр Степанович, не желая быть Мальгиновым и зная, что не может Гриневским, с молодой пылкостью ответил — «Лиловый дракон». Измайлов расхохотался и сказал, что такой псевдоним совсем не годится. Тогда Александр Степанович взял первую половину своей настоящей фамилии 36.
Так родился псевдоним — «А. С. Грин». И это имя так плотно подошло к Александру Степановичу, что он говорил: «Знаешь, я чувствую себя только Грином, и мне странным кажется, когда кто-либо говорит — Гриневский. Это кто-то чужой мне». Подписывался всегда «Грин» и меня именовал «Грин», утверждая, что и я не Гриневская, как и он. И когда мне пришлось получать паспорт в Феодосии, он попросил знакомую паспортистку проставить мне в нем — H. Н. Грин.
* * *
«Это эстетствующие снобы-мещане назвали их мещанскими цветами, так как они украшают жилища среднего люда. Цветы эти прелестны, и, если бы их было мало, их ценили бы, как орхидеи. Мещанских цветов нет, есть лишь «мещане», не понимающие этой простой истины».
ГРИН ОБ А. И. КУПРИНЕ
«Его образ так близок моему сердцу, — говорил Александр Степанович, — что кажется, если бы он даже плохо писал, то мне представлялось бы хорошим. Но он писал хорошо, знал музыку слов и мыслей, умел осветить и раскрыть их солнцем своего таланта. В нем, озорнике, иногда злом и вульгарном, завистнике к чужим писательским удачам, сидел милый художник. Пестрый человек был Александр Иванович. Одним из главных качеств, определявших стиль его жизни, было желание во всем и везде быть не только первым, но первейшим, непрерывно привлекать к себе общее внимание. Это-то и толкало его на экстравагантности, иногда дурно пахнущие. Он хотел, чтобы о нем непрерывно думали, им восхищались. Похвалить писателя, хотя бы молодого, начинающего, было для него нестерпимо трудно. И я, к общему и моему удивлению, был в то время единственным, который не возбуждал в нем этого подлого чувства. Он любил меня искренне, относился просто, и оттого я лучше других знал его таким хорошим, каким он был вне своей всепоглощающей страсти, оттого и привязался к нему сердечно. Он часто мне говорил: «Люблю тебя, Саша, за золотой твой талант и равнодушие к славе. Я без нее жить не могу».
ГРИН О «МОЕЙ ЖИЗНИ» ЧЕХОВА
«„Особенное", неизгладимое впечатление произвела па меня повесть А. Чехова „Моя жизнь", — говорил Александр Степанович. Я увидел свою жизнь в молодости, свои стремления вырваться из болота предрассудков, лжи, ханжества, фальши, окружавших меня. Стремления мои были в то время не так ясно осознаны и оформлены, как я теперь об этом говорю, смутны, но сильны. Понятен и близок был мне Михаил, его любовь и отвращение к родному очагу „родительского дома".
„Моя жизнь" дала мне мгновение остановки в самом себе, после чего какая-то внутренняя черта была как бы проведена над пережитым, и по-новому, что-то прощая, стал я смотреть на настоящее и будущее».
ЭДГАР ПО
Эдгар По был одним из тех писателей, которые еще в молодые годы тронули воображение Александра Степановича. Став сам писателем, Грин относился к нему с глубочайшим уважением и любовью. Всё в нем волновало Александра Степановича: и жизнь, и творчество. «Блестящий мастер, сильный художник и счастливо- несчастный человек, — говорил он, относя слово «счастливый » к трогательно-нежному браку По и его таланту. — Говорят, что я под влиянием Эдгара По, подражаю ему. Неверно это, близоруко. Мы вытекаем из одного источника — великой любви к искусству, жизни, слову, но течем в разных направлениях. В наших интонациях иногда звучит общее, остальное всё разное — жизненные установки различны. Какой-то досужий критик когда-то, не умея меня, непривычного для нашей литературы, сравнить с кем-либо из русских писателей, сравнил с Эдгаром По, объявив меня учеником его и подражателем. И, по свойству ленивых умов других литературных критиков, имя Эдгара По было плотно ко мне приклеено. Я хотел бы иметь талант, равный его таланту, и силу его воображения, но я не Эдгар По. Я — Грин; у меня свое лицо».
В 1910 или 1912 году 37 вышло Полное собрание сочинений Эдгара По под редакцией Бальмонта и с его статьей о жизни писателя. «Я уже давно знал его как писателя, — рассказывал мне Александр Степанович, — но не знал его жизни. Она потрясла меня. И хорошо, что написал ее Бальмонт. Талантливо написано, с большой любовью. Талантливо и любовно написанная биография — это посмертный дар художнику ли, ученому ли, общественному ли деятелю. Когда читаешь такую, думаешь — „ты, человек, заслужил ее"».
— «Ворон » и «К Аннабель» 38 Эдгара По и «Давно ли цвел зеленый дол...» Роберта Бернса.
А. С. ГРИН И А. ГРИН
В те годы в Одессе жил (так информировали Александра Степановича) врач-венеролог А. Грин, занимавшийся переделкой для театра произведений популярного в то время французского писателя (если память не изменяет) Пьера Бенуа. А. Грин создал таким образом пьесу «Проститутка» и другие. Шли они в театрах и печатались за подписью «А. Грин». По поводу этих пьес многие обращались с вопросами к Александру Степановичу, считая его автором, некоторые поздравляли с постановкой их, с извлечением порядочного дохода. Александр Степанович обижался: как это люди, знающие стиль и дух его творчества, могут предположить, что он занимается таким «грязным», по его выражению, делом? Хотел написать одесскому Грину — предложить ему выбрать другой псевдоним, так как своим он, А. С. Грин, должен пользоваться по праву старшинства. Но, узнав, что Грин — это истинная фамилия венеролога, махнул на всё рукой, сказав: «Черт с ним! Ведь не виноват же он, что родился А. Грином».
«КОРОЛЬ МУХ»
«Король мух». Порядочно было написано заметок. Как крысы в «Крысолове», так и в начатом, но ненаписанном романе «Король мух», мрачную и сильную роль играли мухи, плодясь, распространяясь, заражая и уничтожая всё человеческое, человечное, прекрасное...
Если память меня не обманывает, то в 1925 году 39, получив от «Огонька» предложение дать первую главу для романа двадцати пяти писателей, Грин дал именно начало «Короля мух» 40.
* * *
Рассказ «Возвращение» написан Грином осенью 1924 года в Феодосии, а в 1932 году летом, лежа у широкого окна, смотря на холмы, окружавшие Старый Крым, он умирал почти так же, как Ольсен. Он приехал в 1924 году в край, где «солнце цветет и гудит», и там он умер...
Не было ли это действительно «возвращением» Александра Степановича? Молодым, в бедах и горестях, он был на юге, красота которого, коснувшись его души, не пробудила в нем жажды к югу, к жизни там, к ощущению праздника природы, и он жил в Питере, в бедной прелести его климата. Переезд в Крым вернул его к чувству утраченного и вновь обретенного высокого и светлого в жизни, ибо он всегда, даже в болезни, благодарил судьбу, толкнувшую нас на юг.
Роман «Дорога никуда» — первоначально назывался «На теневой стороне». В 1928 году на выставке английской гравюры в Музее изящных искусств в Москве Александр Степанович увидел маленькую гравюру Гринвуд а «Дорога никуда».
На этой выставке я была с ним и подробности помню очень отчетливо: выставка происходила в одной из небольших, неправильной формы комнат музея; окна от входа справа, у окна на стеллаже под стеклом рисунок или гравюра Дюрера — букет фиалок. Слева на стене, на высоте человеческого роста, небольшая гравюра в незаметной темной рамке, изображающая отрезок дороги, поднимающейся на невысокий пустынный холм и исчезающей за ним. Суровая гравюра. На ней надпись по-английски и перевод по-русски — «Дорога никуда» и имя автора — Гринвуд. Александр Степанович сказал: «Как хорошо названа гравюра... «На теневой стороне» переменю на «Дорогу никуда». Это заглавие отчетливее отвечает сущности сюжета, темы. И, заметь, художник Гринвуд. И моему имени это созвучно. Очень, очень хорошо! »
КНИГИ
Когда мы жили в Петрограде, книг не покупали. В городе было много библиотек; Александр Степанович имел добрые связи с Публичной библиотекой, где широко пользовался книгами, иногда даже получал их на дом.
После переезда в Феодосию первой крупной книжной покупкой Александра Степановича был Большой энциклопедический словарь Брокгауза и Эфрона. «Без энциклопедии, — говорил о н , — в таком захолустном городке, как Феодосия, жить очень трудно».
— городская и у водников. А как только у нас появлялись хотя бы небольшие свободные деньги, Александр Степанович покупал книги. Когда приезжали в Москву, любили бывать на книжном развале у Красных ворот.
Из русских писателей Александр Степанович многих любил и ценил. Очень ценил Льва Толстого, восхищаясь его мастерством, силой таланта, великим, «даже как бы циничным» знанием жизни. Любил искренне и сердечно Чехова. «Настоящий художник и настоящий человек, — говорил Александр Степанович, — какая умная, добрая душа; мало кто так любит людей, как он». Любил Лескова — «страстный, своеобразный человек, трудный и талантливый. Учиться и учиться у него надо».
Горький, Бунин, Достоевский, Аксаков, Щедрин, не весь Тургенев, Гоголь — привлекали Александра Степановича и ценились им. Разве перечислишь тех, кого он читал, о ком говорил.
Среди молодых русских прозаиков серьезно привлекали его внимание Малышкин, Булгаков, А. Толстой, Фадеев, Катаев, Ильф, Федин.
С удовольствием читал Александр Степанович китайские сказки, «Русские сказки» Афанасьева, книги о путешествиях, например «Путешествие в Южную Америку » Ионина, и другие. Любил иностранную литературу; Эдгара По, Сервантеса, Диккенса, Бальзака, Мопасса на, Дж. Лондона, Сеттона-Томпсона, Киплинга — осо бенно «Свет погас», Мериме, Стендаля, Цвейга, Синклера Льюиса — особенно «Главную улицу» и «Мартина Эрроусмита», Голсуорси, Гофмана; из молодых — Ша- дурна «Где рождаются циклоны», Арлена «Зеленая шляпа», Дорджелеса «Ехать...» и многое, многое другое, что уже угасло в моей памяти.
Запахи, шум и грохот порта любил Александр Степанович. Это, говорил он, осталось в нем с юности, с Одессы, когда, работая или ища работы и пищи, целые дни толкался он по порту, его закоулкам, припортовым кабачкам и харчевням.
Острые запахи моря, нагретой солнцем пыли, каменного угля, грохот лебедок, крики грузчиков, ароматы выгружаемых и нагружаемых товаров, фруктов, стройная суета работы, дали пройденных или впереди лежащих путей песней вошли в его душу и остались там навсегда. Летом почти каждый день, хотя бы ненадолго, мы заходили с ним в Феодосийский порт. Мало в нем было движения в те годы, но порт всё равно прельщал нас. Иногда, молча, «положив душу на бок», как говорил Александр Степанович, сиживали мы где-нибудь в уголке порта будто бесцельно, но так хорошо!
Почти напротив въезда в Феодосийский порт был полуподвальный кабачок «Серый медведь». Александр Степанович любил зайти туда выпить вина, съесть чебуреки. «Только в припортовых местах можно встретить такое несоответственное, но уютное название кабака» , — замечал Александр Степанович (см. «Алые паруса»).
* * *
В Москве, в клубе Дома ученых, Александр Степанович играет с кем-то на бильярде. Интересная партия в самом разгаре. В этот момент в бильярдную входит администратор и обращается к играющим: «Прошу, товарищи, очистить бильярд. Анатолий Васильевич Луначарский хочет поиграть». В бильярдной оживление, наблюдающие за игрой стоя, отходят, садятся в кресла, стоящие в дальнем углу комнаты; ожидающие очереди частью расходятся.
«Товарищ Грин, я прошу вас освободить бильярд для Анатолия Васильевича. Прошу вас».
Александр Степанович на минуту приостанавливает игру и говорит: «Партия в разгаре, мы ее доиграем». — «Но Анатолий Васильевич должен будет ждать!» — «Так что же, и подождет. Я думаю, Анатолию Васильевичу будет приятнее посмотреть хорошую игру, чем видеть холопски отскакивающих от бильярда игроков. Прав ли я?» — обращается он к своему партнеру. Тот кивком выражает свое согласие. «Но ведь это для Анатолия Васильевича! » — тщетно взывает администратор. «Тем более, если вы не понимаете», — бросает Александр Степанович и продолжает игру. В это же мгновение в бильярдную входит сопровождаемый несколькими лицами Луначарский. Администратор с растерянным видом бросается к нему, пытаясь что-то объяснить. «Не мешайте товарищам играть» , — останавливает его Луначарский, садится в кресло и наблюдает за игрой.
ОТНОШЕНИЕ ГРИНА К ДЕТЯМ
В самом Александре Степановиче, замкнутом, одиноком, внешне суровом человеке, иногда мелькало что-то детское.
Детей он любил по-своему, не сюсюкая. Он жал им руки, как взрослым, разговаривал с ними, как с равными, никогда не ахал и не удивлялся им, — как Эгль в «Алых парусах». Говорил: «Люблю их душевную невинность и естественность, но не люблю замечать их будущую взрослую сущность, а у них это очень рано проявляется ».
«Алых парусов» или Тома из «Гнева отца» влекли его к себе, как равные. В 1924—1925 годах в Феодосии было много беспризорников, ютились они в подвале разрушенного дома, недалеко от нас, и у Александра Степановича были с некоторыми из них теплые отношения: «Даст ли жизнь им возможность стряхнуть с себя то уродливое, что привила им беспризорность», — говорил Александр Степанович.
* * *
«Вдохновение? — спрашивал Александр Степанович. — Для меня вдохновение — это хорошее, спокойное состояние в часы писания, когда всё идет стройно, не цепляясь, как цепь, — звено за звеном. И лишь иногда, прочитав написанное, я испытываю волнение удовольствия, определяемое для меня одним словом «хорошо». Лучше всего об этом сказал Ромен Роллан: „Опытный художник знает, что так называемое вдохновение приходит редко, что разум заканчивает дело интуиции"».
* * *
«Тот, кто сделает мне настоящее зло, — говорил Александр Степанович, — всегда ответит за это без личного моего участия в расплате: судьба расплатится так или иначе, раньше или позже».
ВИНОГРАДНАЯ ВЕТВЬ
Отузы. 1926 год. Жаркий солнечный день, чуть освежаемый легким ветерком с моря. Береговой дорожкой мы возвращаемся из ресторанчика к себе на дачу, на «обвеваемый холм». Проходим мимо почти разрушенного здания бань. Александр Степанович останавливается и указывает на оконный просвет в глубине здания. В просвете видна виноградная ветвь, слегка колеблемая ветром. Как попала она сюда, — всё разрушено и затоптано вокруг дома. А она темно-зеленая, сильная, через тень внутри здания, на фоне яркого синего неба кажется живой картиной. «Хороша, — говорит Александр Степанович, — на руинах живет и дышит. Что-то доверчивое есть в том, как она повисла средь старых камней и разбитой штукатурки. Вот нарисую я ее, как вижу, будут читать и будет казаться им, что где-то это в чужой, неизвестной стране, а это тут, близко, возле самой моей души и глаз. И всё так. Важно — как посмотреть. Мои глаза и чувства видят ее с той стороны, которой другой не замечает. Оттого-то она и кажется нездешней. И люди мои, лишенные обязательного coleur locale, кажутся нездешними, а они вокруг нас. Я их вижу, чувствую и описываю в цельности их чувств, желаний, переживаний, не смазанных никакими бытовыми и прочими наслоениями. Они живут, страдают, радуются и волнуют читателя».
Примечания носят преимущественно справочно-уточняющий характер.
Принятые сокращения: ВАГ - «Вокруг Александра Грина»; СС - Собрание сочинений А. С. Грина в шести томах. М., «Правда», 1965 (далее указывается том, например: СС, т. 4).
Грин Нина Николаевна (Миронова) (1894—1970) - вторая жена А. С. Грина. Училась на Высших женских (Бестужевских) курсах. В годы гражданской войны окончила курсы сестер милосердия. После смерти А. С. Грина работала медсестрой и фельдшерицей в разных больницах. Воспоминания о Грине (основной текст) были написаны в конце сороковых годов. В дальнейшем Н. Н. Грин не однажды возвращалась к воспоминаниям, расширяла их. Некоторые эпизоды имеют несколько редакций. В настоящих воспоминаниях Н. Н. Грин пишет, что познакомилась с А. С. Грином в 1918 году в газете «Петербургское эхо». У литературоведа И. Сукиасовой (Тбилиси) хранится написанный рукой Нины Николаевны рассказ «Знакомство с А. С. Грином». Здесь говорится, что они впервые встретились и познакомились в 1917 году в газете «Биржевой курьер». Проверить, какая из двух версий правильна, к сожалению, пока не удалось.
1. «Поглотители» («Пожиратели») найти не удалось. Роман был напечатан в журнале «Вестник иностранной литературы». Быть может, Грину попалась книга, сброшюрованная из журнальных отрывков.
2. В. Калицкая говорит о Пскове. Проверить, кто прав, не удалось.
3. Н. Н. Грин излагает историю болезни Грина не совсем точно. См. воспоминания В. Калицкой, стр. 196—197.
4. Центральный комитет по улучшению быта ученых был организован в 1919 году.
5. Вероятнее всего, всё описанное здесь было до болезни Грина, так как после выздоровления, по ходатайству М. Горького, он сразу же был направлен в общежитие Дома искусств.
«Земля и фабрика» не имел. У него было свое издательство.
7. М. Горький редактировал роман Грина «Таинственный круг» (сохранилась рукопись романа с правкой Горького). Редактировал ли он «Сокровище африканских гор» неизвестно.
8. Повесть «Вокруг центральных озер» (сокращенный вариант романа «Сокровище африканских гор») вышла в 1927 году.
9. Кроме названных Н. Н. Грин в этом же коридоре жил Н. Тихонов.
10. Повесть была напечатана в журнале «Нива» в 1913 году.
12. Фильм вышел на экраны в 1923 году. Он назывался «Поединок» (анонсировался: «Последняя ставка мистера Энниока»). Лента не сохранилась.
13. Заметка, очевидно, напечатана не была. Найти ее не удалось.
14. Роман «Блистающий мир» печатался в «Красной ниве» летом 1923 года, № 20—30.
15. См. ВАГ, стр. 444 и далее.
«Мысль» достаточно сложен. В какой-то мере сам автор был виноват в запутывании дела.
17. Если эпизод, рассказанный Н. Н. Грин, верен, то он никак не мог быть в 1923 году, ибо еще в 1922 году рассказ «Корабли в Лиссе» был напечатан в книге Грина «Белый огонь».
18. Может быть, Н. Н. Грин имеет в виду Василия Регинина, который был редактором «Аргуса».
19. Рассказ «Ива» был опубликован в 1923 году в декабрьском номере журнала «Петроград».
20. Сборник «На облачном берегу» вышел в 1925 году.
«Случайный доход», опубликованный в газете «На вахте».
22. Студенцов Н. П. - врач, пользовавший многих петербургских писателей. Бумаги Грина так и не поступили обратно к владельцу.
23. По ассоциации со сказкой Киплинга «Кошка, которая ходит сама по себе».
25. Автор Г. Картер.
«Скорпион».
27. Пока не установлено точно, когда именно Грин был выслан из Петрограда, но, вероятнее всего, не ранее конца октября 1916 года.
«Новый мир» (1925 г.) был напечатан роман «Золотая цепь».
29. Впервые роман «Блистающий мир» полностью напечатан в СС, т 3.
30. Это несомненно произошло во время авиационной недели в Петербурге. См. воспоминания В. Калицкой, стр. 171 и далее.
«Прозрение» вышла в двадцатые годы дважды, в Тифлисе и в Москве.
«Баку» (в сокращении) была напечатана в журнале «Всемирный следопыт», 1930, № 12.
33. Известны семь ответов Грина на анкеты журналов и издательств.
34. Мария Владиславовна Долидзе. См. воспоминания В. Калицкой, стр. 195 и ВАГ стр. 515.
35. Мария Сергеевна Алонкина. См. ВАГ, стр. 520 и далее.
«Шел по земле мечтатель», в сб. Грина «Джесси и Моргиана». Лениздат, 1906, стр. 6.
37. В 1912 году издание пятитомного Собрания сочинений Эдгара По было завершено. Выходило с 1901 года.
38. В современных переводах «Аннабель Ли».
39. Грин получил предложение участвовать в коллективном романе в конце 1926 года.
«Большие пожары» открывался главой А. С. Грина «Странный вечер», «Огонек», 1927, № 1.