I
В дореволюционном Петрограде, на одной из десяти Рождественских улиц, кажется седьмой 1, находилось издательство Богельмана. Оно выпускало множество журналов — еженедельных, двухнедельных, ежемесячных, литературных, сатирических, юмористических. Самым распространенным из них был еженедельник «XX век», на страницах которого я и оказался случайным соседом Александра Степановича Грина.
Хорошо помню мой первый визит к Богельману в 1915 году. В конторе, куда я вошел, отделенные от посетителей высоким барьером, за столами и конторками сидели бухгалтеры и счетоводы. Я подошел к крайнему и спросил: могу ли я видеть редактора?
Молодой человек, к которому я обратился, поднял голову и посмотрел на меня с недоумением. Затем, не говоря ни слова, он ушел куда-то в темную глубину помещения, исчез на минуту, после чего вернулся на свое место, указывая пальцем на меня; шедший вслед за ним высокий стройный старик, хорошо и важно одетый, подошел к барьеру, за которым стоял я, и спросил, что мне угодно.
— Да вот, рассказы принес для журнала, — отвечал я, называя себя и всё более и более смущаясь недоумением, которое вызывал здесь мой визит.
Старик — это был сам Богельман — взял рукопись. По тому, как он ее взял, понес с собой, удаляясь в темную глубину помещения, я понял, что никогда в жизни ни с авторами, ни с рукописями он дела не имел и пришел я в торговое помещение, а не в издательство.
Так оно и было в действительности, хотя Богельман и состоял официально редактором-издателем своих журналов. Истинным редактором, точнее не редактором, а скупщиком материалов, приносимых писателями, фотографами, переводчиками, художниками, был немолодой, усталый человек 2, сидевший где-то далеко от конторы, в кабинете, похожем на гостиную. Мы проходили к нему длинным темным коридором, как заговорщики. Принимал он нас за круглым столом с керосиновой лампой под зеленым абажуром. Он быстро просматривал рукопись — больше четверти листа рассказы отвергались без просмотра, — возвращал не говоря ни слова или оставлял так же молча, но тогда брал квитанционную книжку и выписывал в кассу чек.
Гонорар был ничтожным, по пять—семь рублей рассказ. Но так как шло почти всё, что приносилось, то случалось, я получал по двадцать пять рублей за раз.
II
«XX веке», Грин не включал в свои книги.
Только в дни крайней нужды обращался Александр Степанович к богельмановским журналам. Я думаю, многое писалось за ресторанным столиком, среди шумного остроумия в дружеской компании, когда нечем было платить по счету и пока еще не закрылась контора «XX века». Герои этих произведений носили странные имена, списанные с карточек меню; события громоздились одно на другое, герцоги и баронессы выражались, как ломовые извозчики, и всё обращалось в мистификацию богельмановских читателей 3.
Грин как писатель меня не интересовал. Другого Грина еще не было, или я его не знал.
Как-то я занес рассказ, показавшийся мне юмористическим, в «Новый сатирикон». Аверченко в редакции бывал редко, принимал посетителей секретарь его Ефим Давыдович Зозуля, тогда еще молодой, еще не полысевший, но уже важный, толстеющий, облаченный в черный пиджак и серые брюки. Он взял рукопись и велел позвонить через неделю-две. Рассказ был принят, и я зашел в редакцию. За столом Зозули, как гость, сидел прекрасно выбритый, прекрасно одетый господин, немного полный, красивый и ленивый. Это и был Аверченко. Он поздоровался со мной и учтиво подал мне книгу, которую только что рассматривал с лица, корешка и обреза.
— Это первая наша книга, — сказал он, — нравится вам?
«Сатирикона» в верхнем углу было напечатано «А. С. Грин» и заголовок по первому рассказу, кажется, это было «Происшествие в улице Пса».
Я отвечал, что книга издана прекрасно, но, просматривая на ходу оглавление, увидел, что это всё тот же Грин с необыкновенными происшествиями и завидно мужественными героями, живущими в неведомых странах несуществующих цивилизаций...
Революция разметала всех нас по стране. В середине двадцатых годов уже в Москве, во Дворце труда, я познакомился с Грином. Это был высокий, худой, малоразговорчивый человек с суровым лицом и хмурым взглядом. Я часто заставал его в столовой Дворца труда за большим длинным столом, вокруг которого сиживали, главным образом, писатели и художники. Во Дворце труда, занимавшем колоссальное здание бывшего Сиротского дома 4, помещались центральные комитеты всех профессиональных союзов. Каждый союз издавал свою газету или журнал, иногда издавал и книги. Редакции находились здесь же, и если стихи «служил Гаврила дровосеком, дрова Гаврила порубал» не шли в журнале «Работники леса», поэт шел в соседнюю редакцию органа пищевиков, и тогда стихи начинались так: «Служил Гаврила хлебопеком, Гаврила булки выпекал...» 5 Александр Степанович как-то заметил, когда я, взяв бутылку пива, усаживался рядом:
— Можно отсюда и не уходить вовсе, всё под боком. Даже и заночевать можно где-нибудь на диване! Редакционно-издательский отдел ЦК водников выпустил отдельной книжечкой «Капитана Дюка» 6, быть может, написанного на том же столе, за которым мы поздравляли автора с выходом книжки 7. К этому времени были опубликованы уже и «Алые паруса» и «Блистающий мир», печаталась в «Новом мире» «Золотая цепь» 8. Но Александра Грина, того Грина, которого теперь знает читающий мир, еще не было. Его сделали позднее сами читатели.
Об одном из них я и хочу рассказать.
III
когда сам только что перешел из пятого класса в шестой. Обыкновенный мальчик с хорошим русским лицом, как все обыкновенные мальчики, заглядывал в ответы, прежде чем решать задачу, читал Фенимора Купера и Майн Рида. Гимназию он окончил с золотою медалью и в год революции поступил на медицинский факультет в Саратове, но доктором не стал: увлекшись грандиозными эмпирическими обобщениями академика Вернадского, он уехал к нему в Ленинград и начал работать в Биогеохимической лаборатории Академии наук СССР. Где-то между двумя биогеохимическими экспедициями на русский Север и в Западную Сибирь ученик Вернадского открыл Грина. Он не нашел в его книгах ни чужих стран, ни выдуманных героев. Он увидел мужественных благородных людей, слегка лишь прикрытых псевдонимами, чтобы не слишком походить на живых, окружавших молодого ученого, и на него самого. Теперь, когда случалось сослаться на писателя, он говорил «Грин» так, как бы я сказал «Толстой» или «Шекспир».
Над головами зияло черное небо со звездами. Под этим небом, сидя на только что спиленном дереве, говорили о возможностях космических полетов и чертили сучком ели на снегу формулы, а артист Художественного театра читал «Двенадцать». Симорин говорил мне, что такого потрясающего чтения он ни раньше, ни после не слышал. И очень часто говорили о Грине.
В первое же лето после возвращения с Севера Симо- рин поехал на могилу Грина в Старый Крым; на другой год он повторил поездку, на третий, 1961 год он вновь отправился туда и 2 февраля умер, наказывая снова и снова похоронить его возле Грина.
Примечания:
— прозаик, автор многих романов и повестей, а также книг из серии ЖЗЛ («Рудольф Дизель», «Вернадский» и др.). Воспоминания о Грине написаны специально для настоящего сборника. Печатаются по рукописи.
1) Издательство Богельмана помещалось на 7-й Рождественской (ныне 7-я Советская), 30.
3) Более всего рассказов (свыше ста)Грин напечатал в богель- мановских журнальчиках.
4) Подробнее см. об этом в статье О. Вороновой «Еще одно переиздание...». «Дон», 1962, № 11, стр. 182.
«Автор Гаврилиады» из романа И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев».
«Капитан Дюк» вышла в 1925 году.
7) Рассказ «Капитан Дюк» был написан и напечатан Грином в 1915 году.